Периферия Греции

Тем временем непосредственно на периферии самой Греции, население которой ещё не было полностью организовано в города, искусные монархи старались, однако, вновь объединить его властью оружия и отстранением крупных феодалов от овладения его сознанием.

Эти полуплеменные структуры расценивались греками как иноземные, полуварварские. Название «филэллин», пожалованное одному из предшественников Филиппа II, хорошо это показывает. Македонцы, впрочем, не испытывали чувства панэллинской солидарности; они недавно заключили союз с мидянами. Территория, которую они занимали, между полуостровной и континентальной частью Балкан соответствовала промежуточному культурному пространству между Грецией и Центральной Европой.

Если македонские принцы ссылались на Ахилла и мифологическую Грецию, это не мешало устраивать царские захоронения под курганами. Но можно сказать, не искажая реальности, что македонское доминирование ознаменовало вступление континентальных сил в историю греческого мира. Именно через усиление, энергичное и настойчивое, Македонское царство политически положило начало эллинизму. Филипп II, царь-полутрек, который был воспитан на военном искусстве Фив, был новым человеком, его мышление не подпитывалось ни одной теорией, он не владел ни одной из распространённых доктрин, хотя и не был чужд культуре.

Практическое мышление и склонность извлекать выгоду из обстоятельств, этот реализм холодного расчёта позволили ему за какие-нибудь двадцать лет отбросить иллирийцев и создать обширное территориальное государство за счёт Фракии и прибрежных государств северной Эгеиды, а затем организовать своё царство на двойной основе — урбанизации и сельскохозяйственного развития. После этого, используя то раздоры между городами, то их общий страх перед постоянной персидской угрозой, Филипп II постепенно захватывает всю Грецию.

Борьба, противопоставившая в Афинах Демосфена и Эсхила, иллюстрирует драму, в которой автономия греческих городов пошла ко дну. Разворачивая панэллинское реваншистское знамя против Персии, Филипп заставил греков принять свою программу, которую реализует Александр. Этот реванш был взят ценой свободы — той самой элетерии, которая была разумным обоснованием существования полисов. Компактной и централизованной структуре Персидской империи могла противостоять, действительно, лишь структура такого же типа: именно это Филипп понял и пытался силой навязать грекам.

Одной Македонии, этому государству крестьян-воинов, не хватало духовного авторитета, чтобы представиться борцом за панэллинизм: нужно было соединить силу и сплочённость македонцев с традицией и цивилизацией греков. Александр оживил сознание, выступив в качестве гомеровского героя и подкрепив свой авторитет детерминизмом божественной инвеституры. Спартанский авторитаризм уже прельстил некоторых афинских авантюристов, таких как Алкивиад, и философов, в частности Платона.

Также уже «поход десяти тысяч» позволил смутно ощутить, поверх корыстной авантюры, привлекательность восточного миража. Поражает то, с какой скоростью греки присоединились к точке зрения Александра: рационализм утратил своё значение в то же время, когда города потеряли свою роль; он сохранится только в культурном плане.

Предприятие Александра не было только утверждением македонского господства, как выглядело в реальности, или реваншем панэллинов над варварами, как убеждала пропаганда: Европа предприняла попытку завоевания Азии. Это было организовано цивилизационным фактором невероятного значения — греческим опытом.

Нужно сразу определить, что подразумевается здесь под Европой и Азией. Вспомним сначала, что древние, несмотря на недавний прогресс, имели лишь ограниченные знания об этих частях света и понимали их в любом случае не так широко, как мы: Египет для них был частью Азии. Европа, о которой здесь идёт речь, — эллинистическая Европа, связанная с македонской политикой. Она ограничивалась сначала южной частью Балкан до Дуная и Эпира.

Азия между тем была затронута эллинизмом до Евфрата и Инда, а завоевание Александра распространялось также на Египет. Эллинизм является, таким образом, прежде всего восточным феноменом. Бесконечное азиатское пространство, ставшее внутренними территориями греческого мира, где древняя Иония вновь получила ведущую роль, по крайней мере в экономическом и культурном плане, отвлекло внимание греков от Запада и Европы.

И если исключить попытки, сделанные Архидамом II, Александром Молосским и Пирром, эллинистическая область не выходила на западе за пределы линии, проходящей от Пелопоннеса до Кирены. Западные греки остаются во многих отношениях оторванными от эллинского мира. Если в Сиракузах «цари» Агафокл и Гиерон II пробовали проводить эллинистическую политику, то колонии, как правило, очень быстро ассимилировали новое культурное койне, не меняя ни своих представлений, ни традиционной манеры поведения. Эллинизм там остаётся внешним и проявляется только в городских и муниципальных трансформациях и художественных формах. Участие Запада в культуре и жизни эллинского мира, вероятно, было спорадическим. Можно сказать, что западное крыло греческого мира осталось инородным. То же относится к колониям Северного Понта, которые регрессировали гораздо больше, чем кажется.

Кроме того, скорость, с которой периферия древнего греческого мира адаптировалась в новых условиях экономики, показывает силу влияния компактного сообщества центров — источников эллинизма, нового импульса, который получили их отношения, в том числе торговые. Так же как в предшествующие эпохи, циркуляция культурных и экономических благ выходит за рамки политических отношений, которые в очередной раз совсем ослабли.

Эллинистический мир, мир великих азиатских царств и городов стал свидетелем первого конфликта между Римом и Карфагеном, хотя в этом были замешаны интересы многих городов, в том числе греческих или эллинских. Только страх перед вторжением римлян на балканскую арену в конце III в. до нашей эры заставил Филиппа V заключить военный союз с Ганнибалом. Ни одно греческое государство не пришло на помощь греческим городам в бассейне Адриатики, подвергшимся опасности иллирийского вторжения. Там, кроме того, присутствовали ещё и римляне, которые представлялись, так же как в Марселе, защитниками греческих сообществ.